Тит Ливии повествует, что когда-то Жил в Риме рыцарь, знатный и богатый, По имени Виргинии, у друзей Любовь снискавший щедростью своей. Был дочерью единственною он С женой своей от неба награжден. Красою несравненной дева эта Превосходила все созданья света. Природа создала ее с таким Искусством бесподобным, неземным, Как будто чтоб сказать: «Глядите, люди! Какой творец мечтать о большем чуде Дерзнул бы? Может быть, Пигмалион? Как ни лепил бы, ни чеканил он, Со мной сравняться был бы тщетен труд. Зевксис и Апеллес не превзойдут Меня в искусстве украшать созданья. Меня творец великий мирозданья Поставил заместителем своим, Чтоб облик существам давать земным И всячески приукрашать их. Мною Содержится все то, чем под луною Ущерб и рост владеют вместе тут. Я мзды не жду за свой бессменный труд. С моим владыкою всегда согласна, Всё новым тварям жизнь даю всечасно, В различную их облекая плоть. Красой сей девушки почтен господь», - Так, думаю, могла б сказать природа. Уж на порог пятнадцатого года Вступила девушка, красой своей Пленившая природу с первых дней. Багрянцем роз и белизною лилий Украшены ее ланиты были; Как ива, гибок был прелестный стан, А лес кудрей златистых осиян Лучами полыхающего Феба, Глядящего с полуденного неба. Но внешности, отрады из отрад, Был нрав ее прекраснее стократ. Все качества соединились в ней, Которые мы ценим у людей. Душой и телом далека от зла, Она цветеньем девственным цвела, Во всем воздержанна, всегда смиренна И долготерпелива неизменно, В нарядах, в поведении скромна, В ответах же учтивости полна. Она, хотя умом не уступала Самой Палладе, говорила мало. Пустопорожних слов ее уста На ветер не кидали никогда; Нет, речь ее звучала благородно, Проникнутая прелестью природной. Присущи были ей девичий стыд И рвение, которое бежит Губительного для души безделья. В рот не брала она хмельного зелья, Чтобы Венерин жар не разжигать, Чтоб масла к пламени не подливать. Блюсти ей было любо строгий нрав; Не раз от легкомысленных забав Она, больной сказавшись, убегала; Пирушки, пляски, смех под звон бокала Ее к себе нисколько не влекли, Она от них держалася вдали. Тот прав, кто думает, что вредно детям Забавам праздным предаваться этим: До времени не надо созревать, Ведь девочка успеет взрослой стать И смелое усвоить поведенье. Вам не в обиду это поученье, Наставницы господских дочерей, Приставленные к ним на склоне дней! Подумайте, какое основанье Давать их было вам на воспитанье: Иль то, что чистоту вы соблюли, Иль то, что пред соблазнами земли Не устояли и теперь до гроба От света отреклись. Глядите ж в оба За нравами воспитанниц своих, Стезею чистоты ведите их. Охотник-вор, что от былых утех Своих отрекся, может лучше всех Лес охранить. Вы с вашею задачей Отлично справитесь, – вас ждет удача. Не поощряйте никогда порок, Чтоб дьявол вами овладеть не мог. От снисхожденья к поощренью – шаг. Невинности предатель – злейший враг Людского рода, – потому-то мы Его боимся больше, чем чумы. Отцы и матери, вам тоже надо - Растите ль вы единственное чадо Иль несколько – не отпускать их с глаз, Пока зависит их судьба от вас. Остерегайтесь гнусным поведеньем, А паче неуместным снисхожденьем Детей своих губить. Кто портит чадо, Тому не миновать, поверьте, ада. Коль нерадив пастух, какой в нем толк? При нем ягнят спокойно тащит волк. Примерами не утомляя вас, Продолжу я мой прерванный рассказ. Не нужно дочери Виргинья было Наставниц, – нет, она руководила Собой сама; ведь жизнь ее была - Как все слова ее, так и дела - Примером, по которому учиться Могли бы добродетелям девицы. И потому в стране гремела слава О красоте ее и жизни правой. Все осыпали девушку хвалой, - Все, кроме злобной зависти одной, Которой горести чужие милы, А радости, наоборот, постылы. Свою продолжил повесть доктор так: Однажды в храм направила свой шаг Виргинья дочь; ее сопровождала Родная мать, как девушке пристало. А в ту пору как раз одним судьей Тот округ управлялся городской; И вот, когда она входила в храм, Судья, случайно оказавшись там, Ее увидел и в единый миг Запечатлел в душе прекрасный лик. Ее красой невиданной пленен, Тотчас же про себя подумал он: «Она моею сделаться должна!» И тут в него вселился сатана И научил бессовестным советом, Как преуспеть коварством в деле этом. Он понимал, что золотом иль силой Пути он не проложит к деве милой. Она имела множество друзей, И чистота души давала ей Способность оказать сопротивленье Любому натиску и вожделенью. Все это взвесив, парня он призвал, Которого за негодяя знал, И все подробно рассказал ему, Прибавив, чтобы тайны никому, Коль жизнь ему мила, не выдал он. Когда был подлый сговор заключен, Судья на славу парня угостил И наперед прещедро одарил. Подробно обсудив с судьею план, Как дать ему, пустивши в ход обман, Возможность похоть утолить свою (От вас их замысла не утаю), Отправился домой проклятый Клавдий, - Так парня звали, – а судья, враг правде, Что звался Аппием (заметьте, я Не сказкой развлекаю вас, друзья, А то, что вправду было, повествую), - Судья, уже заранее ликуя, Стал предвкушать услады плотской час. И вот чрез день, другой, когда как раз В своем судилище он восседал И тяжбы, как обычно, разбирал, Вошел его сообщник, твердо шаг Держа к столу, и громко молвил так: «Свое пришел я право защищать И на Виргинья жалобу подать, Который мне нанес огромный вред. А скажет он, что это лишь навет, - Я привести свидетелей могу; Они вам подтвердят, что я не лгу». «В отсутствие ответчика нельзя Решенье вынести, – сказал судья. - Пускай предстанет он перед судом, И мы по правде тяжбу разберем». Явился тот, и жалобу истца Суд огласил с начала до конца, А содержанье было в ней такое: «Я, недостойный Клавдий, пред тобою, Почтенный Аппий, утверждаю тут, Что некий рыцарь, коего зовут Виргиньем, праву вопреки, поныне Мою служанку держит и рабыню, В младых летах украденную в ночь И уведенную насильно прочь. Есть у меня свидетель не один, Прошу их выслушать, о господин. Он скажет вам, что дочь она ему, Но это будет ложь, и потому Рабыню мне вернуть прошу покорно». Вот содержанье жалобы позорной. В упор взглянул Виргинии на истца И собрался навету подлеца Достойный дать и рыцарский ответ, Всем доказать, что тени правды нет В его словах, что в них сплошная ложь. Судье, однако, было невтерпеж, И он изрек: «Пора прикончить спор! Такой я объявляю приговор: Истец свою рабыню может взять; Отныне у себя ее держать Не вправе ты. Пусть явится сюда И под охраной состоит суда». Услышав этот гнусный приговор, Велевший дочь родную на позор Отдать судье, пошел домой Виргиний, Душою утопая в злой кручине. Вернувшись, в комнате своей он сел И тотчас дочь позвать к себе велел. Когда она вошла и села рядом, Он на нее взглянул потухшим взглядом. Хоть жалость сердце отчее и жгла, В решении был тверд он, как скала. «Виргинья, дочь моя, – сказал он ей, Перед тобой один из двух путей: Смерть иль позор. Зачем родился я, Раз мне дожить пришлось, о дочь моя, До дня, когда тебе, моя отрада, От острого меча погибнуть надо? Превыше света божьего любя, Как ласково лелеял я тебя, О дочь, последнее мое мученье, Последнее в сей жизни утешенье! Жемчужина небесной чистоты, Сбой горький рек прими смиренно ты, Тебя убьет не ненависть – любовь. Моей рукой твоя прольется кровь. Ты повстречалась Аппию на горе, - Сказалось это в подлом приговоре». И все ей рассказал он, – вам опять Излишне это было б повторять. «Отец родной, я так еще юна, Я жить хочу, – воскликнула она, Ему руками шею обвивая (Привычка у нее была такая), И слезы брызнули из чудных глаз. - Ужель, отец, пришел мой смертный час?» «Увы, – ответил он, – исхода нет». «Тогда, – промолвила она в ответ, - Оплакать жизнь мою, отец, мне дай! Позволил выплакаться Иевфай [161] Пред смертью дочери своей когда-то, А в чем была бедняжка виновата? В том, что отца, свершившего поход, Хотела первой встретить у ворот». Сказавши так, она без чувств упала, А через миг, в себя пришедши, встала И молвила: «Благодарю творца, Что девственней останусь до конца. Позору смерть предпочитаю я. Отец, готова к смерти дочь твоя». И стала тут она просить о том, Чтоб он ударил бережно мечом, И снова потеряла вдруг сознанье. Виргинии, полный жгучего страданья, Отсек ей голову и дар кровавый Понес в палату, где судья неправый Еще сидел и тяжбы разбирал. Судья, гласит преданье, приказал Его схватить и умертвить тотчас. Но тут народ ворвался в суд и спас Виргиния; ведь было всем известно, Что приговор был вынесен бесчестно. Еще когда истец явился в суд, Подозревали многие, что тут Замешан Аппий, чей блудливый нрав Был всем знаком. Теперь, злодея взяв, Его в темницу бросили, и там С собою скоро он покончил сам. А Клавдий, Аппия сообщник мерзкий, Истец неправедный, преступник дерзкий, К повешенью был тут же присужден. По просьбе рыцаря, однако, он Был только изгнан. Если б не Виргинии, Ему висеть пришлось бы на осине. Всех остальных, замешанных в злом деле, На виселицу без пощады вздели. Вы видите, не безнаказан грех, Но час небесной кары скрыт от всех. Тебе неведомо, когда и как Зашевелится совести червяк, Хоть о твоем не знает преступленье Никто, – лишь ты один и провиденье. Ученому и неучу равно Расплаты час предвидеть не дано. Грех из души гоните же скорей, Покуда он не укрепился в ней.
